«В том же году после царя и великого князя всея Руси Бориса Фёдоровича сел на престол Московского государства сын его Фёдор Борисович, а лет ему тогда было 16. Хотя и юн был летами, но умом и знаниями превосходил многих, украшенных сединами: в совершенстве освоил он науки и обучен был всякому философскому естествословию и благочестием всегда отличался, а зло и мерзость и нечестие всякое особенно ненавидел. Статностью же тела своего и лица благородной красотою выделялся среди всех, словно лилия между сорняков. Если бы холод адов не смял цветок благородства его, то, я думаю, были бы плоды на всякое благо потребные.
Но уже многие тогда примкнули к мятежу, обманутые кровоядным щенком льва Расстригою, его же я упоминал прежде как Григория Отрепьева, который, словно сильная буря, разметал на Руси тихую жизнь, и этого непорочного царя и блаженного, говорю я, и достойнейшего отрока Фёдора Борисовича, словно молодой побег прекрасно цветущего финика, вырвали руками немилосердными, и, словно лютый зверь, спавший в горах, не только престола царского его лишил, но и самой жизни. Обуреваемый неукротимыми желаниями Расстрига этот дохнул пламенем ярости и, поспешая, словно вепрь из густой дубравы, вторгся в Московское государство со многими людьми польскими и литовскими и с клятвопреступниками русскими и все города и сёла Русской земли подчинил – одни обманом, другие жестокой силой. Благородного же и благоверного московского государя царя Фёдора Борисовича предал злолютой смерти, повелел его удушить вместе с матерью. Только два месяца был на престоле Московского государства после отца своего Бориса, недолго царской властью наслаждался. И так скончался блаженный, словно агнец тихий, никому зла не причинивший. Его же многие люди тайно в душе своей оплакивали за непорочную его жизнь, но не нашлось у него ни одного защитника: "В день ярости, – говорится, – и богатство не помогает"».